«Киевский митрополит Петр (Могила) и русская власть: Эволюция взаимоотношений»
Флоря Б.Н.
Хорошо известно, что годы Смоленской войны стали временем серьезных перемен в отношениях между Россией и православным духовенством Киевской митрополии. В 1620-х — начале 1630-х гг. западнорусское духовенство, страдавшее от религиозных преследований, искало в Москве поддержки в борьбе с собственным правительством. Когда возникла угроза войны с Россией, власти Речи Посполитой сочли нужным пойти на уступки своим православным подданным. Составленные в ноябре 1632 г. “Пункты успокоения” признавали легальное существование в Польско-Литовском государстве православной Киевской митрополии. Однако власти не желали допустить, чтобы во главе митрополии стояли епископы, поставленные Иерусалимским Патриархом Феофаном без их санкции. Эти епископы должны были уйти, а их место заняли другие люди, лояльные к властям Речи Посполитой. Главным среди новых архиереев был бывший архимандрит Киево-Печерского монастыря Петр (Могила), занявший Киевскую митрополичью кафедру. Вскоре после избрания Петр (Могила) дал властям ощутимое доказательство своей лояльности, благословив казацкое войско в лагере под Переяславом на войну с Россией1. Об отношении к новому Киевскому митрополиту в Москве свидетельствовали действия русских послов в Стамбуле, добивавшихся, чтобы Патриарх Кирилл Лукарис не давал Петру “благословения”, так как от него “царскому величеству добра никоторого не будет ни в чем”2. Установившиеся в 1620-х гг. связи между Киевом и Москвой оказались разорваны.
Однако вскоре после заключения Поляновского мира (1634) Петр (Могила) попытался возобновить контакты с Россией. Произошло это при следующих обстоятельствах. В начале 1635 г. из Москвы в Варшаву выехали “великие” послы во главе с князем А. М. Львовым. В своем статейном списке они отметили, что на обратном пути из польской столицы в Вильно (там послы находились 9–11 мая) их посетил Петр (Могила), объезжавший в это время северную часть своей епархии. Митрополит сообщил послам, что “по ево прошению” король отобрал у униатов и отдал ему Софийский собор, где “лежат великие князи киевские”. Он выражал надежду, что “для своего многолетного здоровья” царь Михаил Федорович пошлет ему “милостыню”, “как ему, государю, Бог известит”, а “он… Бога молит” за царя и его “природных чад”3. Митрополит так доказывал свое православие и заботу о киевских святынях и явно выражал желание возобновить прерванные связи. Очевидно, митрополит полагал, что за таким заявлением последует приезд к нему гонца из Москвы, но там его обращение проигнорировали.
Новая попытка была предпринята осенью 1637 г. В это время близкий к Киевскому митрополиту человек — Леонтий Шитик Залесский, наместник Виленского братства Святого Духа, поехал в Россию за милостыней на построение в братстве каменной церкви4. С собой Леонтий Шитик вез грамоты, адресованные царю и Патриарху Иоасафу5. Отношение к посольству оказалось достаточно сдержанным. Послы Виленского братства не были допущены в Москву, и жалованье (правда, довольно значительное — 200 руб.) было отправлено им в Вязьму6. Характерно, что когда послы узнали, что их не допустят в Москву, они попытались передать грамоты Петра (Могилы) вяземским воеводам. Те же отказались их принять “без государева указа”7. Тогда Леонтий Шитик написал царю письмо, в котором просил вернуть ему проезжую грамоту Владислава IV,— это послужило бы в Речи Посполитой доказательством того, что поездка в Россию была предпринята с разрешения властей. Одновременно он обратился к царю с просьбой: “Усердно молим, дабы царское твое величество хотел восприяти писания помененные”, т. е. адресованные царю грамоты Петра (Могилы) и Виленского братства. В ответной грамоте царя говорилось лишь о возвращении старцам проезжей грамоты8, т. о., грамоту Петра (Могилы) царь не принял.
Известия, поступавшие с Украины во время восстания 1637–1638 гг., вряд ли могли улучшить отношение Москвы к Киевскому митрополиту. Казаки, которых митрополит не хотел “благословить” на восстание против католических властей, выражали недовольство его пассивностью в таком важном для православия деле и сомневались в его преданности православной вере. 20 января 1638 г. выехавший в Россию есаул Черкасского полка Федор Щербина говорил, что, когда летом 1637 г. казаки “изо всех черкасских городков” собрались на раду, они посылали к Петру (Могиле), чтобы он “был с ними в православной крестьянской вере и в соединении”, но митрополит “к черкасам не поехал и никово к ним не преслал”. Позднее пришедший из Киева “белоруской поп” объяснил. что ждать им нечего, так как “Киевский митрополит православные крестьянские веры отступил и принял папежскую веру”9.
Митрополита в отступничестве прямо обвиняли монахи Густынского монастыря, приехавшие летом 1638 г.